Знаешь, милый, у меня рвет крышу.
Так, как не было никогда раньше - снося до остатка все, до последнего шепота, до протяжного вскрика, до чуть слышного стона, до неслышного всхлипа.
Так, как не было никогда прежде - словно впервые, словно мы - другие, а миры - иные; будто слова - чужие, но похожие на прошлое до безумия невозможного.
Знаешь, милый, и слова теперь срываются невзначай - в одночасье, разбивая преграды, проходя сквозь громады, пробегая аллеи, угасая, затухая, вновь загораясь, на закате алея.
Знаешь, милый, я ощущаю, что ранее был - обман; в сумерках и по утру обволакивал в кокон туман недосказанных слов, уводя нас за грань недодуманных нами миров.
И мне хочется знать, и мне хочется видеть ответ - в глазах, на ресницах, в чуть спутавшихся волосах; мелом с утра на стене, черным маркером на бумаге, на пальцах, хоть мысленно, только - везде.
И ловить ускользающие поезда, зарываясь руками в опущенные рукава, и касаться локтями, руками, ступнями, мыслями, фразами, голосами:
- Знаешь, милый... Знаешь, милый, сегодня престраннейший день: у меня сносит крышу, но, вроде бы, не от людей. Знаешь, милый - мне кажется, верится, чудится, что ты услышишь -
Что у меня без тебя - и с тобой - попросту сносит крышу.